Похитители сутей - Страница 33

Неподалеку послышались голоса. Вася напряг слух.

— Неужели нельзя было раньше, по дороге? — приглушенно спрашивал один, раздраженный и басовитый.

— Нэльзя. Он нэ сам был, — также приглушенно ответил другой, немного знакомый и похожий на голос на лестнице в момент выстрела. (“Чей? Лаврентия?!. А как же пистолет?”) —Ладно, я пошел, на работу надо.

— Постой! Хвоста не было, его друзья не нагрянут?

— Всэ чисто, нэ дрэйфь. “Неужто он?..” Хлопнула дверь.

— Ну, Спиря, ну, удружил — привел!.. — занервничал бас. (“Значит, не Спиря стрелял в меня”, — подумал с облегчением Долгопол: ему было бы неприятно, если бы донор-собутыльник, занятный мужик, оказался таким негодяем.)—Что же теперь делать-то? Вот-вот клиенты пойдут. Может, вынесем?

“Средь юных дев, украшенных цветами, шел разговор лукавый обо мне, — интеллигентно подумал Вася стихами; от алкоголя в крови он снова захорошел. — Барыги чертовы, так я вам и дался!” — Он слегка напряг мышцы бедер, пытаясь определить, на месте ли пистолеты, не сняли ли.

— Куда ты его сейчас вынесешь, куда денешь, — вступил новый голос, — пусть лежит до темноты. Клиентов ты всучиваешь-обессучиваешь в кабинете. А если кто и поинтересуется… ну, скажешь, что упился, мол, доходяга, отсыпается, тревожить не надо.

“Доходяга… сами вы!” От обидных слов, которые, увы, соответствовали действительности: да, упившийся доходяга, коего провели и привели! — Долгопол излишне взволновался, реакция организма чуть не ввергла его в новый обморок. Ноги он почти не чувствовал.

Кто-то подошел, приподнял над лицом пахнущее псиной покрывало, присвистнул:

— Эге, да это наш выдающийся венерианский целинозавр! — голос был знакомый, с рынка. — Тц-тц… хотел на Венеру, а сыграл в ящик.

— Какой еще ящик, не будет ящика, — отозвался хозяйский басок. — Стемнеет, отвезем на берег, в мешок с кирпичами — и в Итиль, где поглубже…— последние слова слышались все слабее, видно, человек удалялся.

— Как он с колеса обозрения траванул, умора! — со смехом сказал еще один. — Сорвал аплодисменты.

— Ладно, пошли.

Шаги едва слышались, вероятно, .ходили по коврам. Голоса — ослабленные — возобновились где-то вдали:

— Раздавай.

— Что на кону?

— Деловитость пяти баллов, смекалка четырех, доброта трех.

— Негусто, но для начала сойдет. Трефы козыри.

Барыги, похоже, разыгрывали непроданные на толчке кассеты.

“Ящика не будет… в мешок с кирпичами… Ну, это мы еще посмотрим!”

Покрывало любопытствовавший спекулянт опустил так, что оно не накрыло глаза: сквозь веки Вася чувствовал свет справа. Он чуть приоткрыл левый глаз. Увидел потолок — невысокий, но декорированный под вселенские выси: черное небо с блестками звезд и искрящимися спиралями галактик. В середине, из Туманности Андромеды, свисала двухъярусная хрустальная люстра; такие Долгопол видел только в ресторанах. Далеко справа виднелся верх широкого окна и три рейки-карниза над ним; каждая несла свою портьеру — алую бархатную, желтую парчовую и голубую с узорами газовую.

Оператор БХС приоткрыл щелочкой и второй глаз, скосился влево — увидел пальмы, убегающего смуглого человека и царственного льва, презрительно глядящего вслед. Это был ковер —'от места, где лежал Вася, до потолка. “Шикарно живут…”

Прозвучал дверной звонок: два долгих, три коротких. “Неужто наши?!” — горячечно подумал Вася. У него сильней и болезненней забилось сердце. “Вот бы хорошо-то! А то — кирпичи, мешок…” Но… отдались в полу и в теле тяжелые шаги направившегося в прихожую человека, щелкнули два замка, что-то вопросительно сказал женский голос. “Не наши… они же еще адрес не установили!” — Долгопол горестно прикрыл глаза. Он сразу ослабел.

— Пажалте, — вальяжно басил хозяин, — плащики сюда повесьте. Да-да, сыро, середина мая, а смотрите, какая погода! Кассеточка с вами? Да, будьте любезны, покажите. О, девять баллов… вашего сына ожидает блестящее музыкальное будущее. Заранее рад за тебя, мальчик. Как тебя зовут?

— Вова его зовут, — после неловкой паузы ответила мать. — Хоть бы поздоровался с человеком, меня срамишь. Стараешься для тебя, стараешься, а ты!..

— А ты не старайся, никто не просит! — забунтовал Вова. — Не хочу я музыкальные способности, ма, ну, мамочка, не хочу-уу! Я радиотехнику люблю, мы в кружке уже супергетеродинный приемник собрали, теперь будем управляемого робота на микросхемах… Ма, ну, не надо, а?

— Пойдем, мальчик, — урезонивал хозяин, — пойдем, Вова. Что та радиотехника, ты же вторым Яшей Хейфицем сможешь стать с девятью баллами, или, может, даже новым Леней Утесовым. “Я помню лунную рррапсо-одиию…” — хрипло пропел он, — м-м? Пошли.

— Иди! — шипящим голосом скомандовала мамаша. — Вернемся домой, я тебе задам!

Упирающегося Вову повели в кабинет. “Жаль пацана. И себя тоже… Лежат в тазу четыре зуба… Или четыре Кирпича? И не в тазу, а в мешке, ха-ха! — Васе было совсем худо, он почти бредил. — Но где же эти чертовы пистолеты!?” Он неосторожно напрягся, шевельнул спиной — острая, рвущая боль в сердце залила и погасила сознание. Много ли нужно смертельно раненному телу, чтобы из него душа вон?

Когда Долгопол оказался на .“стене плача”, Звездарику и Мегре прежде всего пришлось выслушать до конца песенку о мести женщины-дантистки, о неверном возлюбленном, лишившемся четырех здоровых зубов и вынужденном шамкать:

Чилиндром на шонче шверкая, хожу я теперь беж жубов. И как отомштить, я не жнаю — ха-ха! жа эту проклятую любовь.

Комиссар даже поаплодировал:

— Прелестная песня, Вася Лукович, браво! Я буду исполнять ее во всех мирах, где у существ есть зубы и любовные неурядицы.